Набока и Обертон

ТАЙНЫ ДОМА НА РЫБИНСКОЙ

Немного новой инфы и много новых загадок об истории записей ансамбля "Обертон"

Для начала надо восполнить досадную недоработку прошлых лет, и сообщить некоторые подробности из биографии Виктора Остаповича Набоки. К сожалению, узнать удалось не так уж много, но на фоне того, что раньше о нём вообще не публиковалось никаких сведений, это уже небольшой шаг вперёд.

Итак, по сведениям, полученным от дочери Виктора Остаповича, Инны, родился В. О. Набока 7 января 1942 г. в городе Часов Яр Донецкой области (родине народного артиста Кобзона, кстати). В 70-е годы в Ленинграде работал радиоинженером на заводе "Ленинец". Информацию Р. Фукса о работе Виктора в институте "Ленпроект" родственники Набоки не подтвердили.

Зато неожиданно получила некоторое косвенное подтверждение информация, прозвучавшая когда-то от В. А. Мазурина – что Набока трудился ещё и радистом в ансамбле "Дружба". В это, конечно, слабо верилось, потому что в советской реальности невозможно было совмещать работу инженера на заводе и радиста в ленконцертовском ансамбле. По крайней мере, на постоянной основе. Да к тому же и Г. Мазо, ветеран "Дружбы" и участник записей у Набоки, ничего об этом не рассказывал, и говорил, что с Набокой они познакомились в каком-то ресторане.

Но оказалось, что хоть и не с "Дружбой", но с другими ленконцертовскими коллективами Виктору Остаповичу действительно довелось поработать. Инна Викторовна рассказала про сохранившуюся у них запись концерта артистки Таисии Калинченко, где она перечисляет всех участников, и среди них фигурирует звукорежиссёр Виктор Набока.

При этом Инна Викторовна говорила, что звукорежиссёром в "Ленконцерте" Набока работал официально, когда уже ушёл с "Ленинца". И было это, по её словам, уже после того, как Набока делал записи "Обертона". Вроде, в таком случае всё получается логично и правильно... но всё равно остаётся непонятной информация Мазурина про "Дружбу". Он-то относил это дело к периоду, когда Набока ещё только собирался писать "Обертон". Что ж он имел в виду? Перепутал периоды? или Набока действительно ещё будучи инженером "Ленинца" имел какие-то разовые халтуры по звуку в разных ВИА? – этого, конечно, узнать уже невозможно.

Ну, а что касается истории записей, которые Набока организовывал с ансамблем "Обертон", – то тут уж трудно говорить о каких-то шагах вперёд. Наоборот, каждая новая информация только ещё больше всё запутывает, и заставляет ходить по каким-то заколдованным замкнутым кругам, стоит только начать задумываться о деталях.

Взять хотя бы самое, на первый взгляд, простое и известное – место проведения этих записей.

Вообще, надо сказать, что дом № 7 по улице Рыбинской – это своего рода достопримечательность. Он и соседний с ним дом № 5 – это единственные жилые дома среди огромной промышленной зоны. И что интересно, построены они были ещё до революции, как гласят документы – в 1898-1908 г.г. (арх. Цейдлер В. П, гражд. инж-ры Гулин А. С., Курдюмов Г. М.) Назывались они в те времена "Дом Изотовых" – видимо, по фамилии владельца. А сама Рыбинская улица, кстати, тогда ещё носила гордое имя Сукин переулок. Переименована в 1902 г.

Может, в те далёкие времена в этих местах были ещё и другие жилые дома для питерских пролетариев, а может, и нет – это не так уж важно. Главное, что к 70-м годам ХХ века они остались там в гордом одиночестве, и Советская власть, наконец, решила расселить отсюда граждан, пустить дома под капремонт, и в дальнейшем использовать для нежилого фонда.

(Заметим, что этот процесс растянулся почти на 40 лет, дома так и стояли законсервированными, в смысле – заброшенными; и бизнес-центр с гостиницей там оборудовали лишь во втором десятилетии века нынешнего).

Так выглядел дом в 2013 году

А вот что с ним сделали к 2018-му

(Информация и дополнительные фото – http://www.citywalls.ru/house17201.html)

Притом ещё примечательно, что место это для жилья было весьма "весёлое" – дома и сейчас стоят вплотную к производственным корпусам, а тогда там прямо на задворках проходили ещё и железнодорожные пути к одному из предприятий!

Вот в таком доме Виктор Остапович Набока и оборудовал студию для записей ансамбля "Обертон". А как это у него получилось – тут уж начинается целая цепь загадок.

По воспоминаниям дочери Виктора Остаповича, они уехали из этого дома в 1977 году, а сам Виктор – на год или даже на два позже. Однако музыканты "Обертона" вспоминали, что во время тех записей Набока там уже жил один. И дочери Набоки о тех записях ничего не помнят.

Что тут можно предположить? Может, Инна Викторовна немного ошибается в датировке. А может, не ошибается, но студия была оборудована в какой-то другой квартире, откуда уже съехали жильцы. Ведь дочери Виктора, которым тогда было совсем немного лет, могли и не знать обо всех делах отца... Но самом-то деле, всё это не так уж и важно! Потому что при любом раскладе остаётся непонятным главное: как вообще ему удалось так распоряжаться освободившейся жилплощадью? И не месяц-другой, а не меньше двух лет! Тем более, что по воспоминаниям музыкантов, в распоряжении Набоки была не одна квартира, а чуть ли не целый этаж.

Тем, кто помнит реалии советской жизни, нет нужды и объяснять, чем это было чревато.

Конечно, есть много рассказов деятелей советского андеграунда о том, как они в те времена устраивали "коммуны" в заброшенных домах. Но ведь всё равно, рано или поздно в ходе ментовских рейдов всех их успешненько накрывали. Тем более, этот-то дом считался ещё только в процессе расселения, раз в нём не были отключены коммуникации (ведь без отопления и электричества никакой студии бы и не вышло). И наши славные органы обязательно поинтересовались бы, с какой это стати один несъехавший жилец шарится по чужим квартирам, и чего-то там оборудует?

Остаётся думать, что Виктор Остапович был очень крутой мэн, и у него всё прекрасно было схвачено и в милиции и в жилконторе!

Возможен, конечно, вариант и поскучнее: вовсе он не занимал никаких чужих квартир, тем более целого этажа. А максимум – освободившиеся комнаты в их же коммуналке. Хотя и тут у представителей власти могли возникнуть вопросы – он же там не просто тихо жил-поживал, а организовал какую-то студию! Которую нормальным советским людям организовывать вовсе не полагалось...

Да и с воспоминаниями Инны Викторовны, опять-таки, это не согласуется.

Тем более что к одному такому жильцу, который упорно не хочет съезжать с квартиры, тормозит процесс расселения и портит показатели, со стороны органов власти обязательно бы было проявлено повышенное внимание.

Ну, и тут, конечно же, может возникнуть ещё один вопрос: как же это получилось, что семья съехала, а он остался на пару лет ждать чего-то ещё? – но это-то как раз объяснить легко. Только это уже их личные дела, которые нас не касаются.

А нам особо интересно вот что. Получается, что Аркадий Северный в начале 1977 года жил у Набоки именно в этой квартире. Предположить, что у Виктора Остаповича была ещё одна какая-то запасная хата – это уж совсем круто. Да и снимать специально квартиру для Северного – тоже слишком круто. К тому ж, все однозначно говорят, что Северный жил у Набоки, а Набока в это время жил именно на Рыбинской.

И этот момент лишний раз подчеркнуть не помешает, потому что были ж всё-таки и альтернативные версии. Многие ведь помнят, что в самых первых материалах об истории "Обертона" фигурировала какая-то квартира Набоки в Сосновой Поляне. Правда, никто уже и не вспомнит, откуда вообще взялся это слух. Да и родственники Набоки про Сосновую Поляну ничего не знают... Но сегодня-то мы уже вполне можем оценить, сколько всего интересного и занимательного было в тех первых материалах. Поэтому и той Поляной, наверное, можно легко пренебречь.

Так что в список адресов Ленинграда, по которым жил Аркадий Северный, можно смело заносить дом №7 по улице Рыбинской, квартира № 43. Остаётся, конечно, малюсенькая вероятность, что Набока заселил Аркадия в какую-то другую, пустующую квартиру, но, как уже говорилось, это было б слишком уж нагло. Тут всё более-менее понятно.

А вот каково жилось там Аркадию Дмитричу – это ещё один отдельный и загадочный вопрос.

Причём его конфликта с Виктором Набокой мы пока касаться даже и не будем. Просто попробуем вообразить чисто бытовые детали... и сразу упрёмся в кучу непоняток.

Итак, Набока поселил Аркадия у себя. Зачем? Видимо, для того, чтоб тот всегда был "под рукой", когда организуется запись, и под присмотром, чтоб не загулял и не пропал неизвестно куда в какой-нибудь самый неподходящий момент. Вроде бы, все логично.

Но, с другой стороны, какой же это получался "присмотр"? – если Набока в это время пять дней в неделю от звонка до звонка трудился радиоинженером на заводе "Ленинец", и Аркадий, значит, весь день был предоставлен сам себе. А как вспоминают практически все, кто рассказывал об этом периоде, Набока не давал Северному особо много пить. Значит, и наличных денег он ему тоже не давал.

А при деньгах Аркадию искать спиртное далеко не пришлось бы: прямо в доме №7 находился в то время гастроном – магазин № 79 Московского райпищеторга. Что и понятно – Советская власть всё-таки думала о людях, ведь иначе жителям этих домов пришлось бы ходить в магазины аж на другой берег Обводного канала. Впрочем, это информация из справочника 1973 года, а в справочнике 1979 г. такого магазина уже нет. Видимо, дом к тому времени уже расселили и поставили на капремонт. А функционировал ли лабаз в начале 1977 – можно только гадать, и спрашивать об этом не у кого...

Чем же занимался безработный Аркадий Звездин, живя в квартире у Набоки? Целыми днями читал книжки, смотрел телевизор и ждал хозяина? Гулял по окрестной промзоне? Выбирался в город, искал там товарищей для культурного досуга? – но это, вроде бы, как раз и не входило в планы Набоки, когда он селил Северного у себя.

Или Аркадий всё-таки вёл себя сознательно, не позволял себе лишнего, соблюдая пиетет к хозяину хаты? Всё-таки на улице зима, а своего жилья у него не было... Увы, и об этом остаётся только гадать. Как и о том, мог ли он пойти жить куда-либо ещё, в каком состоянии были его отношения с семьёй Калятиных, где он проживал ещё совсем недавно; или с Раменским, у которого он тоже жил какое-то время.

Так что, как видно, загадок в этом периоде жизни Аркадия Дмитрича оказывается полным-полно даже ещё до того, как всплыл тот самый блокнот с записями расходов, который, по рассказу С. И. Маклакова, и рассорил Аркадия с Набокой.

А другие, ещё более замороченные загадки начинаются уже после записи Северного с "Обертоном", когда Набока стал распространять эту запись.

Сергей Иванович Маклаков неоднократно рассказывал, что Набока пришёл к нему с записями Северного и "Обертона" и предложил их приобрести за 400 рублей. А вот о том, что случилось дальше, существуют противоречивые и даже взаимоисключающие рассказы.

По одним выходит, что Сергей Иваныч, возмущённый такой дикой ценой, ничего приобретать не стал. По другим – что всё-таки приобрёл, и это были всем известные ныне записи, условно называемые "первым" и "вторым" концертами Северного с "Обертоном", общей продолжительностью около 130 минут. Условно – потому что неизвестно, сколько сессий записи было в натуре, и как выглядели оригиналы. Нестандартная продолжительность "первого" концерта (68 минут) наводит на мысль, что в оригинале-то она была длиннее.

И вот с этим вполне согласуется дальнейший рассказ Сергея Ивановича. Набока сказал ему, что кроме этой записи Северного с "Обертоном" есть ещё и другие, и он готов их продать за похожую цену. От такого предложения Сергей Иваныч отказался, надеясь, что Набока всё равно рано или поздно пустит эти записи в раскат, и значит, можно будет их заполучить иными путями по более вменяемой цене.

Увы, как показала вся дальнейшая история событий вплоть до дней нынешних, ничего Набока никуда не пустил, и никаких иных записей с "Обертоном" так нигде никогда и не всплыло...

Что же это было? Вряд ли Набока блефовал; скорее всего, у него действительно были записи – по крайней мере, всё то, что могло оставаться сверх 68 минут, обозначенных как первый "Обертон". И, значит, оригиналы в этот момент ещё находились у него на руках. И потом они у него действительно пропали. Только вот всё равно непонятно, почему ж они потом так нигде и не объявились, если Северный их "украл и продал", как гласит общеизвестная версия? Выходит, они просто начисто сгинули в неизвестность?

Но в любом случае эти деловые переговоры Набоки с Сергеем Иванычем должны были состояться явно раньше пропажи оригиналов, и конфликта Набоки с Аркадием.

И вот, чтоб понять точнее, когда же именно могли происходить все эти события, нам надо перенестись на пару месяцев вперёд и на тысячу километров южнее – в Киев, где в апреле 1977 года состоялась запись Аркадия Северного с ансамблем Григория Бальбера...

Датой этой записи принято считать 20 апреля – по соответствующей надписи на одной из фотографий Северного с музыкантами. Хотя, скорее, это надо считать датой, когда надписывалось фото, а сама-то запись могла быть раньше на день, на два, и даже на неделю. В данном случае это не так уж важно. Нам интереснее, когда Северный приехал в Киев, а тут в плане датировки информативна серия тех фото, что сделаны на улицах Киева во время того приезда.

По свидетельству коренного киевлянина Я. Л. Петрушенко, такая обстановка – люди в пальто на улицах, и деревья без малейшего признака листвы, – характерны никак не для 20-х чисел апреля, а только для его начала, или даже для конца марта. К тому же у Якова Леонидовича сохранились и личные воспоминания о погоде апреля именно 1977 года. Так что можно стопроцентно считать, что по крайней мере в начале апреля Северного в Питере уже не было.

А на самом деле, его там, скорее всего, не было уже и в середине марта!

И сейчас мы рискнём поломать одну, уже ставшую канонической версию о событиях из биографии Аркадия Дмитрича, и выдвинем новую: первая гастрольная поездка Северного состоялась всё-таки не в Киев, а в Одессу. В Киев он приехал уже после того, как в марте 1977 года побывал в Одессе.

Собственно, всяких сомнений на эту тему хватало и раньше, потому что никто из киевлян не мог толком вспомнить, как же Северный оказался в Киеве, кто именно и через кого его приглашал, и так далее. Самое главное, что никаких подробностей не мог привести даже главный фигурант, Фред Ревельсон, который мало того, что организовал тогда запись с музыкантами Бальбера, но к тому же ведь это именно он давно и безуспешно "охотился" за Северным, и не раз просил у Р. Фукса устроить их контакт. И вот после всего этого получалось, что в приезде Северного Ревельсон никакой роли не играл вообще. А из людей, причастных к этому визиту, называли только коллекционера Ильинского, и то без каких-либо конкретных подробностей.

Зато одесский коллекционер Станислав Ерусланов в своё время как раз и говорил, что это он отправил Северного в Киев к Ильинскому. Только этот рассказ мало кто принял во внимание – во-первых, было совершенно непонятно, к какой дате и какому эпизоду его можно отнести, ведь Северный бывал в Киеве не один раз. А во-вторых, в рассказах Ерусланова вообще хватало всяких маловероятных деталей, так что и этой информацией в своё время просто пренебрегли...

А зря! Если допустить, что встреча Северного с Еруслановым была до Киева, то всё как раз и встаёт на свои места.

Сам факт встречи Ерусланова с Аркадием сомнений не вызывает, он полностью подтверждается сделанной записью. Но вся штука в том, что после Киева Северный уже плотно работал с В. Коцишевским, у которого с Еруслановым были натянутые отношения. Уже по этой причине было б довольно сложно произойти той встрече и записи Северного у Ерусланова. А если проанализировать детали рассказа Ерусланова, то непоняток становится ещё больше. Во время майских записей Коцишевский купил Северному костюм, постоянно давал ему деньги на карманные расходы... а у Ерусланова Северный появляется с несколькими копейками в кармане. Явно это могло быть в какой-то другой период, не в мае 1977, когда Северный писался у Коцишевского.

А если учесть, что весь 1976 год Северный так или иначе упоминал именно о Ерусланове, с которым собирался его свести Сергей Иванович Маклаков, да и даже на записи с "Обертоном" говорил, что до апреля намеревается отбыть в Одессу, – тут уж сама собой напрашивалась версия, что в марте он таки добрался именно до Станислава Ерусланова.

А там по каким-то причинам у Станислава Яковлевича полноценной записи с Северным не получилось, и он, снабдив Аркадия небольшой суммой, отправил его в Киев к своему знакомому Ильинскому.

Однако же, как все помнят, при написании книжки "АС, СС" сия версия была отвергнута. А встреча Ерусланова с Северным впихнута в лето 1977. Потому что в май, как уже говорилось выше, она вообще никак не лезла. (Честно говоря, она плоховато лезла и в лето, всё по той же причине высоких отношений Ерусланова и Коцишевского, в которых и Аркадий уже явно встал на сторону Владислава Петровича, и не раз уже успел подколоть "крутого друга из Одессы" Станислава).

Однако решающей в данном случае оказалась всего одна-единственная деталь. На записи у Ерусланова Северный исполняет песню про Подол, которую до этого никогда не пел. А в Киеве он её исполнял несколько раз, да ещё и с предисловиями, что песня ему очень понравилась, – ну, и естественно, из этого напрашивалась мысль, что визит к Ерусланову был уже после Киева!

И опровергнуть это очень трудно. Конечно, можно объяснить, что песня про Подол тогда вообще была популярна, она звучала не только в Киеве, а чуть не в каждом кабаке южных городов, а, может быть, уже и северных. Дать её Северному для исполнения мог Ерусланов – ведь в этой записи звучит ещё несколько песен, никогда ранее не исполнявшихся. К тому же удивительно, что Северный ни разу не упоминает о киевлянах – если посчитать, что он недавно только был в Киеве. В том числе и перед песней про Подол он не вспоминает Гришу, которого на киевской записи называл автором. Нет, в еруслановской записи Северный говорит только о ленинградцах – Мазурине и Маклакове.

Да, всё это можно считать объяснениями, но, по большому счёту, тут всё-таки одни умозрительные заключения меняются на другие. А какие из них считать более натянутыми, или притянутыми – тут можно спорить до бесконечности...

Главный же вывод из всего этого такой: Аркадия Северного не было в Ленинграде как минимум уже в начале апреля (а скорее – в конце марта). Если же брать в расчёт версию с Еруслановым – то и вовсе в начале-середине марта.

И вот теперь мы опять вернёмся в Ленинград января-февраля 1977 года, и посмотрим, как вписываются произошедшие там события в интервал хотя бы до середины марта.

И вот тут получается, что вписываются они очень хреново. И мы опять попадём в безнадёжно тёмный лес самых противоречивых сведений и версий...

Итак, вскоре после январских записей с "Обертоном" у Набоки с Северным произошёл конфликт. Как известно, В. А. Мазурин не единожды рассказывал о том, как Северный жил у него после того, как ушёл от Набоки. И вот что интересно: Мазурин при этом не мог назвать ни точных дат, ни даже приблизительной продолжительности этого периода "нелегального положения" Аркадия, но приводил одну очень любопытную деталь! Когда Северный жил у него, они вместе уже слушали тот самый первый концерт Шеваловского с "Обертоном", где прозвучало обвинение в воровстве.

То есть, после январских записей Северного Набока должен был успеть:

– продать запись Сергею Ивановичу,

– предложить ему купить ещё некоторые записи, получить отказ,

– обнаружить, что предлагать-то уже и нечего,

– посраться с Аркадием,

– организовать запись "Обертона" с Шеваловским, где озвучить обвинение Аркадия в воровстве,

– пустить запись в раскат, так, что она дошла до Мазурина.

И если исходить из наших предыдущих выкладок, по которым к середине марта Северный уже должен был исчезнуть из Питера, все эти события должны были уложиться в 4-5 недель февраля-марта. С одной стороны, график получается напряжённым, с другой – в принципе, вполне реальным. Вроде, предмета для сомнений тут пока нет...

Но тут опять вылезает одна-единственная деталь, которая рушит все эти стройные концепции! – это датировка, проставленная С. И. Маклаковым на его катушках с записями "Обертона" с Северным. Там значится ни больше ни меньше, как март 1977 года...

Конечно, известно, что на лентах в своей коллекции Маклаков обозначал не дату концерта. А ту дату, когда лично им была сделана копия. Но и в этом случае мартовская датировка не лезет вообще ни в какие ворота. Тогда уже просто всё идёт к чёрту – получается либо такая фантастика, что все вышеуказанные события должны были произойти в течение всего одной недели, либо сама возможность пребывания Северного в Одессе в марте, да и даже Киев начала апреля становится под большим вопросом!

И как это всё прикажете понимать и объяснять? Ошибочной датировкой Маклакова? Ну да, общее правило гласит, что если не остаётся никаких версий кроме одной, надо принимать её. И не плодить излишних сущностей, и т.д. Но тут надо понимать, что приняв такую версию, мы прям-таки откроем ящик Пандоры, и устроим себе такую цепную реакцию, что уже вряд ли её и разгребём... Ведь если посчитать, что С. И. Маклаков мог проставить заведомо неверную дату, так надо ставить под сомнение и все остальные его датировки. А их же брали за основу в очень многих случаях.

Правда, можно ещё предположить, что Сергей Иваныч всё-таки не стал приобретать эту запись у Набоки в январе, а действительно заполучил её потом, в марте, из другого источника. Но кто ж тогда этот загадочный деятель, которого не испугали 400 рублей? Ведь никто из известных нам питерских коллекционеров никогда не рассказывал о своей причастности к этому делу.

Так что пока мы решительно не берёмся строить даже версий на эту тему. Их и так здесь было понастроено предостаточно.

Однако, теперь есть над чем подумать.

Составлено по материалам М. Ш. Лоова и Я. Л. Петрушенко

Вот так могла бы выглядеть креативная обложка для этого материала:

Концерты А. Шеваловского

© Магнитиздат 2014