Р. Фукс Памяти Аркадия Северного


	▪ СТАТЬИ И РАССКАЗЫ ––––––– ▪ ЧТО ПИСАЛИ В ПРЕССЕ –––––– ▪ ПЕСНИ И СТИХИ

ПАМЯТИ АРКАДИЯ СЕВЕРНОГО

Из записок коллекционера Магнитиздата

В голове назойливо и монотонно звучат две строчки из Высоцкого:

Мне вчера прислали из рук вон плохую весть,

Мне вчера сказали, что Алеха вышел весь...

У Высоцкого был Алеха, а у меня был Аркаха: Аркадий Дмитриевич Северный. Открытку с известием о его смерти я получил вчера: "...у нас у всех большое горе. 12 апреля умер Аркадий... Вот такие горькие новости. Его кремировали. Похороны были очень богатые и жуткие. В минуту молчания его голос пел "Горьку ягоду". Взрослые, жесткие люди ревели, как дети... Почти всё сделали друзья. Захоронение праха и установка мемориальной плиты будут в мае. Не взыщи за горькие новости, мне еще очень тяжело..."

Аркадий Северный... Да это же целая эпоха в русской подпольной песне! И вот она закончилась. А как она начиналась?

Вспоминается мне моя коммунальная квартира на Петроградской стороне, лето 1962-го года, компания друзей-коллекционеров вокруг стола в одной из двух смежно-проходных комнат. Неспешный разговор... Звонок в передней. Насмешливо-любопытные взгляды соседей по квартире: "Еще один? Да и незнакомый совсем!" Их перешептывания в глубине: "Не слишком ли много собралось? Не позвонить ли в милицию? Пусть придут, проверят документы!"

А может, мне это только казалось, когда я шел отворял дверь во второй раз. За дверью стоят худощавый человек лет двадцати пяти с лицом, слегка напоминавшим одну из масок кинокомика Юрия Никулина. Спросив меня, он представился:

– Аркадий. Я от Коли. Он дал мне ваш адрес обещал предупредить вас.

Действительно, один мой приятель говорил о каком-то Аркадии, который интересовался творчеством И. С. Баркова – русского поэта еще допушкинской поры, автора знаменитого "Луки". У меня была одна из его книг, и я не прочь был уступить ее любителю. Вот как раз по этому поводу и явился ко мне в первый раз Аркадий. Вручив ему книгу для ознакомления и, усадив за письменный стол в соседней комнате, я вернулся к друзьям, и мы продолжали прерванный разговор.

Прошло некоторое время. Увлекшись, мы совершенно позабыли про гостя. Я рассказывал о своих попытках собирать фольклорные песни в Одессе на пляже среди отдыхающих при помощи портативного магнитофона. Группа одесских карманников целое воскресенье на пляже Ланжерон добросовестно напевала мне на магнитофон старые блатные песни, а позже тот же самый портативный "Филипс" и "увела" в неизвестном направлении. В растерянности я слонялся по опустевшему под вечер пляжу, не зная, о чем больше жалеть: об украденном магнитофоне или об утраченных песнях. Когда совсем стемнело, я уныло собрал свои манатки и побрел к выходу. Наверху, у самой лесенки, меня ждал какой-то мужчина в шляпе.

– Молодой человек, у вас такой грустный вид, мне кажется, вы что-то потеряли... Это случайно не ваше? Иду себе, смотрю – лежит, а вон те шибздики у костра говорят, поди, отдай тому очкастому фраеру, да скажи, чтоб в другой раз ушами не хлопал...

Как раз в этом месте моего рассказа мы вдруг услышали великолепный баритональный тенор серебристого оттенка, который под гитарный аккомпанемент прозвучал из смежной комнаты. Голос пел совершенно незнакомую мне тогда песню:

В осенний день,

Бродя, как тень,

Я заглянул в шикарный ресторан,

Но там приют нашел холодный:

Посетитель я не модный,

У студента вечно пуст карман...

Сначала мне показалось, что кто-то включил магнитофон с незнакомыми мне записями и только, когда я подошел к двери второй комнаты, я увидел своего нового знакомого Аркадия, который, аккомпанируя на моей гитаре, продолжал петь:

Официант,

Какой-то франт,

Сверкая белоснежными манжетами,

Вдруг подошел, шепнул на ушко:

"Здесь, приятель, не пивнушка,

И таким как ты, здесь места нет…

Это было похоже на чудо. Только что в квартиру зашел самый обыкновенный человек, но стоило ему взять в руки гитару и запеть, как волшебная сила искусства как бы приподняла его над нами, столпившимися вокруг него и просившими все новых и новых песен. И он щедро пел нам и "Любил я очи голубые", и "Я один возле моря брожу", и "Глухари" Есенина, и "Звезды зажигаются хрустальные", и, видимо, специально для моих коммунальных соседей:

Как у нас, как у нас

Развалился унитаз,

Все соседи, как на горе

Собралися в коридоре...

...С этого дня началась наша с ним дружба. Забыт был и И. С. Барков, ради которого он пришел в первый раз, и мои коммунальные соседи, и все жизненные неурядицы. Осталась лишь песня, которая и сроднила нас на многие годы.

Выяснилось, что голос Аркадия великолепно ложится на магнитофонную пленку, что он талантливый самородок, никогда не учившийся пению, но обладающий от природы поставленным голосом и взрывоподобным цыганским темпераментом. В то время Аркадий учился в Лесотехнической академии. Родом он был из города Шуи. Имел трех братьев: двух старших и одного младшего. Оба старших брата жили в Питере тоже, а младший не вылезал из тюрем. Один из старших братьев служил в милиции, второй – в КГБ, так что в семье Аркадий представлял собой как бы прослойку между законом и протестом против него. Немного увлекался он модной в то время "фарцовкой" – скупкой у иностранцев заморского барахла, но вскоре бросил это малопочтенное занятие.

Репертуар Аркадия был в то время невелик: каких-нибудь 30 – 40 песен, уложившихся в первые две – три магнитофонные ленты, которые сразу же завоевали большой успех среди любителей этого жанра. Они требовали все новых и новых песен. И на выручку пришел огромный запас собранных мною песен, которые с появлением Аркадия как бы обрели новое, второе рождение. В его искрометном исполнении любые, даже очень незначительные песни, сразу же становились популярными.

Возник вопрос о первой записи Аркадия в сопровождении ансамбля. Но где можно было "достать" музыкантов и соответствующую аппаратуру, мы не знали, поэтому решили обратиться к остаткам разгромленной в то время подпольной звукозаписывающей компании Руслана (см. о нем НРСлово 6 марта, статья "Подполье звукозаписи").

Сам Руслан в то время отбывал наказание в исправительно-трудовом лагере за перепечатку американских пластинок, из его компании уцелел только очень талантливый звукооператор Виктор и поэт Борис Тайгин, которые в свое время организовывали для Руслана звукозапись другого подпольного певца с ансамблем – предшественника Аркадия в этом деле – Сержа Никольского. Делалось это еще для Рентгениздата, на пластинках которого с успехом расходились написанные специально для Сержа Никольского поэтом Борисом Тайгиным "шедевры" "Пещерное танго", "Неделя холостяка" и другие.

Они с удовольствием согласились помочь нам, предоставили свою аппаратуру, пригласили музыкантов. В назначенный день по специально написанному мною сценарию запись была произведена. Аркадий спел весь свой гитарный репертуар, но на сей раз в сопровождении ансамбля, а когда он был исчерпан, блестяще исполнил несколько старинных малоизвестных блатных песен из моей коллекции.

Запись со всеми повторами и дублями заняла целый день с раннего утра до позднего вечера, а результатом явились всего два часа смонтированного концерта, который позже получил название по первой фразе, произнесенной Аркадием в самом начале и записанной с реверберационным эхом: "Эх, люблю блатную жизнь, да воровать боюсь!"

После этого исполнитель объявил, что у всех песен, которые будут исполнены, "Музыка народная, слова – НКВД", и звукозапись началась. Она прошла, в общем, без эксцессов, если не считать выходок пьяного "в стельку" саксофониста, который пытался играть настолько вперед, что его пришлось связать, да и более того, заткнуть ему рот кляпом, чтобы он не мог помешать звучанию ансамбля.

В процессе записи возник вопрос, как нам впредь именовать Аркадия для широкой, так сказать, аудитории. Настоящая его фамилия, хоть она и звучала вполне артистически, по вполне понятным конспиративным соображениям не подходила. Было несколько предложений, но все они по тем или иным причинам были отклонены. Тогда звукооператор Виктор предложил:

– Пусть будет "Аркадий Северный".

Это всем понравилось. Так родился Аркадий Северный, настоящую фамилию которого я пока назвать не могу по некоторым соображениям. А как он умер, в точности пока не знаю. Но надеюсь узнать. И тогда расскажу вам.

...Хотел я написать нечто грустное, но, кажется, не сумел. В жизни Аркадий был очень веселым человеком, и я его запомнил таким.