СТАТЬИ И РАССКАЗЫ    –––––––    ЧТО ПИСАЛИ В ПРЕССЕ   ––––––    ПЕСНИ И СТИХИ

 


 

 

 

ЕВГЕНИЙ КЛЯЧКИН – ПИТЕРСКИЙ БАРД

Из записок коллекционера Магнитиздата 

 

Как мне сказали, до сих пор за рубежом еще никто ничего не писал о Клячкине на русском языке. Д-р Джин Сосин в своей работе на английском языке "Магнитиздат: неподцензурные песни диссидентов" останавливается только на наиболее известных на Западе именах: Окуджаве, Галиче, Высоцком, а Евгения Клячкина и Юрия Визбора лишь упоминает в одной из сносок. Мне это кажется значительным пробелом, и я хочу в какой-то мере восполнить его, рассказав то, что знаю о творчестве Евгения Клячкина.

Магнитофонные записи с песнями Евгения Клячкина появились у меня впервые, вероятно, где-то в конце 50-х годов.

Сочинять песни Женя начал еще в школе, но выступать с ними перед широкой аудиторией стал только на первом курсе Ленинградского инженерно-строительного института. Это были студенческие вечера и концерты, которые, как правило, предшествовали танцам. Тогда, в 1954 году, Женю объявили автором и исполнителем самодеятельной песни. Началось с одной-двух песенок в студенческом концерте, а через полгода ему уже приходилось петь целое отделение. Очень скоро на эти студенческие вечера стали, ходить уже не столько ради танцев, сколько желая послушать Женю.

Слух о том, что в инженерно-строительном на вечерах выступает какой-то очень интересный самодеятельный певец, быстро разнесся по городу, и на эти вечера стало почти невозможно попасть. Женю начали приглашать на вечера и в другие институты. Он начал немножко "играть в артиста" завел себе "импресарио" из числа ближайших друзей, который должен был вести график его выступлений и, что было немаловажно, договориться о гонораре. Только у себя в институте перед коллегами-студентами и преподавателями Женя выступал бесплатно.

Тогда же его начали записывать на магнитофон на вечерах и в компаниях, в институте и дома. Что же он пел? Своих текстов у Клячкина еще было маловато, и он часто использовал песни других поэтов: Андрея Вознесенского, Константина Кузьминского, Иосифа Бродского. Он положил на музыку в то время еще не опубликованную поэму Андрея Вознесенского "Треугольная груша", которая ходила по рукам в Самиздате.

До сих пор у меня в ушах звучат песни: "Пляшет хромой треножник на середине пути", "Разве может помочь табак?", "Вот сыплет серый дождик за окном", "Зачем меня, как девочку, ты за руку держал, по очереди пальчики все мне целовал?" и "…бродишь босая и взять не решаешься трубку, тяжелую, словно гантель", и многое-многое другое. Стоит только закрыть глаза, как в памяти возникает удивительно лиричный и проникновенный голос, повествующий неторопливо и раздумно о любви, нежности и дружбе.

Собственные музыка и стихи Евгения Клячкина – "Сигаретой опиши колечко, спичкой на снегу поставишь точку", "На Театральной площади", "Ботиночки дырявые", "Белой ночью хороши парочки", "Очень серый в сером городе туман" оригинальны и неповторимы. Он положил на музыку и сделал популярным стихотворение Михаила Анчарова "МАЗы". Эту песню после него никто не мог спеть так хорошо.

Но самая главная Женина заслуга – популяризация замалчиваемого и гонимого ленинградского поэта Иосифа Бродского, стихи которого активно распространялись в Самиздате. И если Булат Окуджава, в то время тоже замалчиваемый, нашел для себя выход, взяв в руки гитару, то за Иосифа Бродского то же самое сделал Евгений Клячкин. Он положил на музыку его стихи: "Ах, улыбнись вослед", "Молитва", "Не лампадка здесь чадит" и многие другие.

Самой сильной может считаться песня о пилигримах, где Бродский со свойственной поэтам прозорливостью предрек начало третьей эмиграции. Когда с эстрады раздавалось:

      

Синим солнцем палимы

Мимо Мекки и Рима,

Горя и счастья мимо

Идут по земле пилигримы...

Увечны они, горбаты,

Голодны, полуодеты.

Глаза их полны заката,

Сердца их полны рассвета!

      

 – зал взрывался аплодисментами. Автор этих стихов, Иосиф Бродский, был обвинен в тунеядстве и выслан на пять лет на лесоповал, чтобы там тяжким трудом "вылечиться" от поэзии. Поэта сослали, но стихи его остались, продолжая звучать эстрады:

      

...и, знать, им останется только

Иллюзия и дорога!

      

Но и самого Женю ждал дальняя дорога. Годы учения пролетели быстро, "распределить" его постарались в такую даль, куда только и Макар не гонял своих телят. Женя отказался ехать и остался в Питере, с дипломом, – но без работы.

Начались долгие мытарства, и ему, действительно, стало не до песен. Дома жена с грудным ребенком, а вне дома ...

<утраченный фрагмент>

Комсомольским организациям города было запрещено устраивать какие-либо концерты Клячкина. Так прошло несколько лет. Перебиваясь случайными заработками, редкими концертами в других городах, Женя не переставал писать песни ...

<утраченный фрагмент>

На экраны страны выходит фильм-шедевр режиссера Чухрая "Баллада о солдате", где герой – молоденький солдат – насвистывает незатейливую мелодию. Женя после просмотра фильма пишет на нее текст. Так родились знаменитые слова:

      

Адрес потеряй, потеряй,

А потом подольше молчи…

Это для меня.

      

Эта песня стала настолько популярной, что стали говорить, будто не Клячкин заимствовал музыку из фильма, а, наоборот, создатели фильма заказали музыку и слова песни Клячкину, но так как текст почему-то 6ыл запрещен, в фильм попала лишь музыка. Такими же легендами окутана и песня о Ленинграде с очень мелодичным насвистыванием в начале и конце ее. "Этот город лишь на вид угрюм," – так мог сказать о Питере лишь истинный ленинградец, родившийся на берегах Невы. Позднее мелодия этой песни была использована как позывные радиостанции Свобода при передаче магнитиздатовских песен. Это, конечно, тоже нисколько не улучшило положения Евгения Соломоновича Клячкина – инженера без постоянной работы.

Но вот мытарствам внезапно приходит конец, Женю берут на работу в крупный строительный институт, дают приличную должность и даже разрешают выступать в этом институте на концертах, благо институт, огромный дом с колоннами на площади Революции, имеет большой зрительный зал.

Сюда Женю устроил один его знакомый, некий Борис Потемкин, который, будучи официально признанным композитором и автором довольно популярной песенки "Наш сосед", исполнявшейся в свое время эстрадной певицей Эдитой Пьехой, по совместительству ведал в этом институте самодеятельностью. Женя должен был ему помогать, писать для самодеятельного театра песни и петь их по ходу спектаклей.

Чем можно объяснить эту перемену в отношении к Клячкину и его искусству? Ответ прост – сработала система "кнута и пряника", которую советские власти применяют к своим непокорным подданным.

До Клячкина своей непокорностью отличался другой бард – Михаил Ножкин. Сперва у него было много неприятностей из-за песен с власть имущими, а затем ему предложили писать для кинофильмов и дали работу киноартиста. То, чего нельзя было добиться при помощи "кнута", власть добилась при помощи "пряника".

Казалось, что и с Клячкиным повторялось то же самое. Год или два все шло как по маслу: Женя участвовал в спектаклях, сам выступал с концертами в институте, писал новые песни, одна из которых даже попала в сборник песен, выпущенный где-то на периферии очень маленьким тиражом.

Это была великолепная лирическая песня "Блюз в ритме лодки", которую Женя исполнял с необыкновенным мастерством, пользуясь приемами искусственной реверберации. Возникала настолько сильная иллюзия ночной реки, по которой медленно плывет лодка; воды, чуть закипающей под мерными ударами весел, что зал боялся упустить хоть звук из этого синтеза волшебного лирического голоса, великолепного текста и чарующей музыки на фоне струящейся воды. После того, как Женя заканчивал и раскланивался, в аудитории еще несколько мгновений царила тишина, взрывавшаяся аплодисментами.

Я описываю самый последний концерт Клячкина в институте, на котором он после исполнения песни "Блюз в ритме лодки" преподнес залу сюрприз и совершил, как я считаю, настоящий подвиг, доказав еще раз, что он всегда был и остается бардом в самом лучшем смысле этого слова.

Был 1975 год, третья эмиграция уже шла полным ходом, причем в институте был очень высокий процент "отъезжающих", как их скромно именовали в народе. Всем им нужно было тогда проходить унизительные процедуры "разборов" на общих собраниях, где их поливали грязью, как только могли, и кто только хотел. В этой очень напряженной обстановке, в зале, где было немало будущих "отъезжающих", Женя, внезапно решившись, сказал: "Я хочу вас познакомить со своей новой песней. Ни для кого не секрет, что многие советские люди покидают свою родину. Все мы знаем, как нелегко это делать. Мне всегда хотелось знать, что испытывают эти люди. Вот от их лица и поется эта моя новая песня". И во внезапно наступившей гробовой тишине прозвучало:

      

Я прощаюсь со страной, где

Прожил жизнь, не разберу чью,

И в последний раз, пока здесь,

Этот воздух, как вино, пью...

Быть жестокой к сыновьям – грех,

Если, правда, ты для них – мать.

Первый снег, конечно, твой снег,

Но позволь мне и другой знать!..

      

После этого на Клячкина обрушились новые преследования, и конца им не видно.

 

© Рувим РУБЛЕВ, 1980-е г.

 


© Р.Фукс, И.Ефимов