Р. Фукс ГАЛИЧ ПРОЩАЕТСЯ С ЛЕНИНГРАДОМ


	▪ СТАТЬИ И РАССКАЗЫ ––––––– ▪ ЧТО ПИСАЛИ В ПРЕССЕ –––––– ▪ ПЕСНИ И СТИХИ

ГАЛИЧ ПРОЩАЕТСЯ С ЛЕНИНГРАДОМ

записки коллекционера магнитиздата

Первая песня Александра Галича, услышанная мною в 1962 году с магнитофонной ленты, просто потрясла меня. Эго были его знаменитые "Облака". За ней следовали еще несколько вещей, написанных очень зрелым мастером и исполненных с большим профессиональным мастерством. Ведь известно, что, будучи талантливым литератором, Галич был еще и профессиональным актером. Это оказался достойный соперник Владимиру Высоцкому, хотя в жизни никакого соперничества, конечно, не было, да и быть не могло. Они, как две параллельные линии, никогда не пересекались друг с другом, хотя и двигались в одну сторону. Галич, конечно, более поэт, чем исполнитель, а Высоцкий более исполнитель, но у обоих одно настолько дополняет другое, что возникает именно тот неповторимый синтез, который и дарует нам истинное искусство.

Конечно же, я поспешил переписать ту первую магнитофонную ленту с записями песен Галича. Как всегда бывает в подобных случаях, фамилию исполнителя переврали, и только спустя некоторое время я узнал настоящее имя. Потом появились другие ленты с его записями, стало известно, что Галич драматург, сценарист, автор известной пьесы "Вас вызывает Таймыр". Сразу же родилась легенда, передаваемая от коллекционера к коллекционеру, что Александр Галич сидел в сталинских лагерях, и не менее 20 пет, как он сам об этом пел в своей песне "Облака". В то время еще публиковалось кое-что из разоблачительной литературы бывших зэков о сталинских лагерях, поэтому появление барда, открыто поющего обо всем этом, казалось естественным. Но уже прошел пик хрущевской "оттепели", уже если и печатали что-то о культе личности и его последствиях, то непременно нужно было показать, что наряду с "плохими" палачами были и "хорошие", "настоящие" чекисты, "верные ленинцы" и т.д. В творчестве же А. Галича с самого начала подкупала бескомпромиссность, безжалостность к большим и малым палачам. Песни его становились все жестче и жестче.

Нельзя сказать, что все любители безоговорочно приняли песни Галича. Большинству все-таки более по сердцу был Владимир Высоцкий, чьи песни казались более доходчивыми. Людям же более интеллигентным импонировал А. Галич.

Но вот "оттепель" ушла в область преданий, а вместе с ней – возможность более или менее свободно говорить, писать, петь и читать. Однако изъять у населения все магнитофоны, как когда-то делал с радиоприемниками Сталин, уже было не в силах властей. И голос А. Галича входил в квартиры советских людей все с новыми и новыми песнями. Более того, А. Галич перешел к созданию злободневных песен. Ленты с его записями стало опасно иметь в своей коллекции. Участились случаи изъятия властями фонотек некоторых коллекционеров с последующими попытками инкриминировать им распространение песен Галича.

Лично у меня имелся опыт общения с этими "товарищами", которые уже не раз являлись "товар искать" в мой дом. Я понимал, что если они когда-нибудь обнаружат у меня современные песни Галича и найдут одного-двух человек из числа переписавших их у меня, то ничего не стоит состряпать дело об "антисоветчине". Я решил призвать на помощь автоматику. Прежде всего, я произвел тщательную ревизию всех лент, чтобы выявить наиболее "криминальные" с точки зрения соцзаконности. Я отобрал кроме всех лент А. Галича ленту Юлия Кима, ленту Геннадия Виноградова, ленту поэта Смирнова, исполнявшего несколько песен Юза Алешковского и свои, кое-какие ленты А. Северного и несколько сборных кассет. После этого я сложил всю эту стопку в отдельный изолированный шкафчик и приспособил два мощных электромагнита – дросселя – с обеих сторон "криминальных" кассет. После я так подключил их к имевшемуся у меня конечному выключателю, что если без предварительной подготовки кто-то открыл бы дверь "криминальной" тумбочки, то оба дросселя включались, и запись на кассетах стиралась автоматически.

Когда А. Галича исключили из Союза писателей, а затем из Союза кинематографистов, началась неистовая травля. Особенно старались "Литературная газета" и "Советская культура". Ни о каких публикациях Галича теперь не могло быть и речи, работы в кино по его новым сценариям приостановили, все выступления запретили. За всю свою долгую творческую жизнь сначала актера, затем драматурга, сценариста и барда Александр Галич' не скопил ничего на "черный день", и вот этот день пришел.

Наши питерские коллекционеры отнеслись к его материальным затруднениям с большим участием. Стал широко известен московский адрес Галича, и к нему двинулись первые "паломники". Предварительно производился сбор средств по принципу "кто сколько может", затем, вооружившись портативным магнитофоном, какой-нибудь очередной энтузиаст отправлялся "в Москву за песнями". Александр Галич принимал у себя всех без исключения и совершенно безбоязненно. После некоторых расспросов щедро угощал и чаем и песнями, разрешая записывать их без всяких оговорок. Ни о каких деньгах он, конечно, и слышать не хотел, поэтому их старались "забыть" где-нибудь в укромном месте в гостиной или тайком сунуть в карман его пальто в передней.

Чаще всех к Александру Галичу ездил, пожалуй, самый крупный в Ленинграде собиратель песен бардов – Миша. Я не стану называть его фамилии, поскольку он, хоть и отошел в настоящее время от активной собирательской деятельности, но продолжает жить и работать в Ленинграде. В то время он был буквально помешан на собирательстве песен бардов, принимал активное участие в организации двух легальных клубов в песни в Ленинграде – "Восток" и "Меридиан" – но вышел из состава их правления в знак протеста против душной атмосферы, которая неизменно возникала там в результате давления комсомольских организаций. Достаточно указать, что при каждом концерте там присутствуют некие "искусствоведы в штатском", сидящие прямо на сцене. Они в любой момент могут остановить выступающего, "поправить" его или вообще запретить петь какую-либо песню.

Миша имел по тем временам великолепную аппаратуру – стереофонический магнитофон "Грундиг" – и делал все свои записи только на нем. Кроме того, он не признавал никаких копий, и в его фонотеке находились только оригиналы, т. е. записи песен непосредственно с голоса исполнителя. Это была трудная задача, так как для этого нужно было быть лично знакомым со всеми теми бардами, записи которых он хотел иметь в своей фонотеке. Записанные ленты-оригиналы Миша хранил в отдельном помещении, где поддерживался постоянный режим воздуха по температуре и влажности. Его ленты являлись как бы эталонами качества записи бардов. Миша держал постоянную связь со всеми московскими бардами, ездил со своим магнитофоном в Москву их записывать и познакомил питерских коллекционеров с такими до того неизвестными именами, как Ахмеджанов, Туреянский, Качан. Это были представители театрального мира Москвы, сочинявшие неплохие песни и пародии на других бардов, хорошо их исполнявшие. Но Миша записывал их лишь попутно. Главной целью его вояжей были новые песни Александра Галича, и он привозил их с собой каждый раз. После этого они очень быстро распространялись по Питеру и, таким образом, мы имели возможность следить за творчеством Галича.

Но вот пронесся слух, что Александр Галич подал в ОВИР документы на выезд. Миша съездил в Москву и, вернувшись, подтвердил: действительно, документы поданы, и Галич сейчас занят сбором средств для того, чтобы "выкупить" себя и свою семью. Сразу ж мы решили собрать эти средства. Но как заставить принять его эти деньги? Тогда решили организовать последний концерт Александра Галича в Ленинграде, где бы он исполнил все до одной свои песни в хронологическом порядке и со всеми комментариями, записать его на хорошей аппаратуре, а нужную сумму заплатить в качестве гонорара. Так и сделали. Галич согласился провести такой концерт-запись, на котором с ним могли бы попрощаться все ценители его творчества.

Галич приехал и остановился в одной из крупнейших гостиниц города. Миша явился к нему со своим магнитофоном с утра, и запись началась. Не торопясь, обстоятельно, Галич рассказывал о том, как он пришел в своем творчестве к созданию песен, исполнял их одну за другой. О многих песнях Миша даже не знал, что они написаны Галичем, а некоторые из них слышал вообще в первый раз.

Постепенно номер гостиницы все больше заполнялся людьми. Приходили друзья Галича, коллекционеры, барды, приводили своих друзей и родственников. Каждый приносил цветы, коньяк, шампанское.

Когда мы с приятелем, хорошо знавшим А. Галича, вошли в его номер, там уже было много народу. Певец сидел с гитарой в руках перед небольшим гостиничным столиком, на котором стояли два микрофона, и лежала тетрадь с его стихами, куда он изредка заглядывал. Вокруг столика красовалась огромная батарея бутылок всех мастей вперемежку с букетами с цветов: картина весьма впечатляющая. Позже снимки, сделанные в тот день, украсили стену Мишиной квартиры. Надо сказать, что у него стены были увешаны большими фотографиями бардов и непременно с автографами. На многих из них известный подпольный концерт ленинградских бардов под открытым небом за городом. Все участники его, включая и Кукина, и Клячкина, и Высоцкого, который был почетным гостем, выступали в пляжных костюмах. Микрофон привязали к осиновому колу, вбитому в землю. Зрители и слушатели лежали и сидели прямо на земле.

Но вернемся к концерту Галича. Он пел уже в течение четырех часов. Наконец, решили сделать передышку и проветрить номер. Открыли окна, и все вышли в неширокий коридор. Закурили. Я попросил моего друга познакомить меня с Галичем и задал ему вопрос, который часто обсуждался и всякий раз вызывал споры: имеют ли моральное право молодые барды, не пережившие лично ужасов сталинских лагерей и чекистских застенков, писать об этом песни? И я показал ему текст своей песни "Гитара висела на стенке, хозяин сидел в застенке", посвященной Галичу. Бард внимательно прочел текст, скользнул глазами по посвящению и сказал, что песня неплоха, а ответ на мой вопрос каждый должен найти в своем сердце, соразмерив его со своим дарованием поэта.

Галич пел и рассказывал еще около двух часов. Когда он спел свою последнюю песню, написанную всего за два дня до приезда в Ленинград, то настолько устал, что руки не могли больше держать гитару.

Затем был прощальный тост, прощальные рукопожатия, поцелуи и слезы.

Выходили мы тесной гурьбой, окружая Мишу с его магнитофоном. Шесть лент с записями спрятали на груди самые сильные: ведь никто не знал, чем мог закончиться этот вечер. У подъезда гостиницы или за углом ее вполне могла стоять "оперативка"... К счастью, в тот раз все обошлось спокойно.