Р. Фукс "Со временем я расскажу всю правду"


	▪ ЧТО ПИСАЛИ В ПРЕССЕ ––––––– ▪ СТАТЬИ И РАССКАЗЫ –––––– ▪ ПЕСНИ И СТИХИ

РУДОЛЬФ ФУКС: «СО ВРЕМЕНЕМ Я РАССКАЖУ ВСЮ ПРАВДУ».

Летом 2002 года в Питере появился Рудольф Фукс...

Давным-давно, еще в советские времена, этот человек был для многих чем-то вроде героя старинных былин и мифов. То есть, вроде, он и существовал реально, но дела его тут уже обросли такой легендарщиной, что и сам он стал какой-то легендой. Уж и не верилось, что этот миф можно увидеть живьем. Да и как увидеть? – он и обитал уже на другой стороне планеты, для советского человека почти недоступной, – в Штатах...

Но – времена меняются. Штаты становятся ближе, а Рудольф Фукс снова ходит по Питеру...

И вот – этого персонажа героико-сюрреалистического эпоса Советских Времен можно теперь увидеть, и можно послушать из первоисточника рассказы о том легендарном времени...

Клуб питерских коллекционеров на углу Лермонтовского и Римского-Корсакова: комнатенки, кажется, пришли ничуть не изменившись прямо из шестидесятых. Ни малейшего признака нового времени – те же крашеные в непонятный цвет стены, канцелярские столы, допотопные лампы... Самое подходящее окружение для человека, который, можно сказать, сам когда-то делал дух этих чумовых шестидесятых... Единственным диссонансом смотрятся в этом клубе россыпи компактов, но Рудольф Израилевич стиль держит четко. У него – винил, фирмовые диски со старым рок-н-роллом. Только теперь их не надо прятать от ментуры...

НАЧАЛО СЛАВНЫХ ДЕЛ

– Рудольф Израилевич, так как же это все началось?

– Первая "слава" пришла ко мне в 1960 году, когда в "Смене" и в "Крокодиле" напечатали фельетоны про "нехороших людей", которые в Питере торгуют левыми дисками. Вот там и я удостоился быть пропечатанным... Да не просто так – про Руслана Богословского, который руководил всем этим делом, написали пару слов, а меня объявили не меньше, чем "идеологом": "Первый агент по сбыту – Рудька Фукс, студент вечернего Кораблестроительного института, в прошлом – сотрудник лаборатории "Русские самоцветы"... "Иное дело – Рудька Фукс. Он, как никак, интеллигент. И все, что он делает, может обосновать теоретически. По его авторитетному мнению, молодежи нужна новая духовная пища. Поэтому он не боится оставлять следов. Об этом ярко говорит его альбом, своеобразное евангелие рок-н-ролла".

Но мы тогда торговали не только рок-н-роллом. Даже в тех фельетонах перечислено:

"Предлагают: "Четыре зуба", "На Дерибасовской", "Дядя Зуй", "Вот как проходят нашей молодости дни"...

– Судя по этим фельетонам, уже тогда на "костях" были блатные песни. А что за исполнители?

– Исполнителей не знаю, к сожалению. Я тогда еще в записях не участвовал, только продавал эти пластинки. Это должен знать Руслан Богословский, его фирма делала эти записи. Я помню только Сержа Никольского... Их кстати, было два – Никольских. А потом и я стал писать – Аркадия Северного.

Познакомились мы случайно, его прислал ко мне Коля Браун – сын известного поэта Николая Брауна. А пришел ко мне Аркадий за "Лукой Мудищевым". Он пытался тогда изображать из себя опытного фарцовщика, и жаргон у него был соответствующий... Правда, фарцой он и впрямь занимался понемногу. А то, что он умеет петь, выяснилось случайно. У меня был магнитофон "Днепр", и я записал Аркадия просто для себя.

А вот потом на фирме Руслана, – правда, сам Руслан тогда мотал срок, – мы с Борисом Тайгиным и Виктором Смирновым, звукорежиссером, сделали запись Аркадия под "шумовой оркестр". Это было в 1963 году.

– Проясните, пожалуйста, что это за запись?

– Запись это та, где в начале говорят: "Эх, люблю блатную жизнь! А вот воровать боюсь". Сопровождение было – два баяна, и саксофон, кажется. Музыкантов я не знал, их привел Смирнов. Тогда мы и придумали Аркадию псевдоним "Северный", это тоже Витя предложил. Не Бог весть что, конечно, – у Аркадия и так была звучная фамилия, но он сам не хотел, чтоб она светилась, боялся... Вот так он и стал Аркадием Северным.

Мы близко подружились с Аркадием, он приходил ко мне домой, на Ропшинскую 25 почти каждую неделю и пел. Хотя это была коммуналка, соседи порой стучали в стену, могли и ментов вызвать. Но я его все равно часто записывал.

– Однако Михаил Шелег писал в своей книге, что после 1963 года Вы потеряли Аркадия из виду, и начали с ним работать только в конце 60-х... А сохранились ли те записи, которые Вы делали после 1963 года?

– Шелег заблуждается, ничего подобного я ему не говорил. А записи должны были сохраниться. Часть их я отдал Борису, не помню его фамилии. Он жил на набережной Макарова… Не знаю, жив ли он сейчас, во всяком случае, надо попытаться его найти. А вот другая часть записей пропала, наверное, безвозвратно. Дело в том, что когда я собирался уезжать в США, переправить ленты за бугор из Питера было невозможно. Свои записи оркестровых концертов Северного я отправил в Киев, а эти, ранние, отдал одному товарищу, который служил в Афганистане. Это было еще до афганской войны, у нас была большая дружба с Афганом, и там работало много наших специалистов. Этот товарищ возил в Афганистан холодильники, большими партиями. Вот в холодильнике и решили их переправить... И переправили! Но началась война, и все концы потерялись.

Перерыв в наших записях был только тогда, когда Аркадия призвали в армию. Долго он потом рассказывал про свои "вьетнамские подвиги"...

А в конце шестидесятых я познакомил Аркадия с Сергеем Маклаковым. Тут Шелег тоже напутал, никаким "левым" путем Маклаков на Аркадия не выходил. Маклаков тогда записал в исполнении Аркадия только "Луку Мудищева", других его записей той поры я не знаю. Сергей вообще был крепкий звукорежиссер, работяга, но вкуса-то особого у него не было. Никаких выдающихся программ он сочинить не мог, – вот и потом, в конце семидесятых под его "руководством" с Северным писалась чистая халтура. Я все-таки старался сделать похудожественнее....

ЛЕНИНГРАДСКИЙ "ОДЕССИТ"

– В конце шестидесятых Вы решили сделать с Северным знаменитые сценарные концерты. Как Вам пришла в голову такая мысль?

– У меня давно назревала идея сделать не просто записи блатных песен, а как-то их обыграть. Такая идея была просто востребована временем. Желание противостоять культуре официальной, с одной стороны; с другой – поддержать и поднять нашу подпольную, блатную... Аркадий, с его уникальной манерой исполнения, для этого подходил как нельзя лучше. Но, надо сказать, что сам Аркадий знал не так уж много песен, и, в основном, больше студенческих, дворовых, а не блатных. Когда мы начали записываться, я стал подбирать для Аркадия песни из своей коллекции. Коллекцию я собирал еще с юности, мне тогда попали в руки настоящие лагерные песенники. Потом и сам сочинял кое-какие... И вот, наконец, созрели эти "литературно-музыкальные" композиции. Только это был не конец 60-х, первую мы сделали в 1972 году.

– У Георгия Толмачева?

– Нет! Это Шмагин чего-то напутал. Толмачев много писал Высоцкого, это верно, но Северного я записывал у себя. На Ропшинской, а потом на улице Типанова – на квартире моей жены.

А сочинял я эти сценарии... На ходу сочинял, в автобусах, придет какая-то мысль в голову – запишу. На кульмане писал, на работе – в "Ленпроекте"...

– И Вы сделали из Северного легендарного "старого одессита"...

– Да! Так я и задумывал. Сказать честно – я хотел сделать певца немножко в противовес Высоцкому. Чтоб и у нас в Питере была такая значительная фигура. Но в поэтическом плане с Высоцким тягаться было просто невозможно, поэтому я и старался сделать певца на колорите. Северному это удалось блестяще!

Аркадий вообще был артистом от Бога, именно гением импровизации. Любую свою оговорку, ошибку в песне он мог так на ходу обыграть, что потом послушаешь – и кажется, что так и должно было быть изначально! А ошибался он часто, потому что пел все время с листа, первый раз видя текст. Но что удивительно – нужную интонацию песни всегда схватывал правильно! Это талант, конечно...

Ну, и сценарии мне удались. В основном я все это выдумал, и кое-какие песни дописал. Вот, например, "Йозель". Именно Йозель, а не Йозеф, как стали потом петь. Так звали дядю моей жены. И мозоль у него была, и все об нее спотыкались. Вот я про это и сочинил песню. А изначально я знал с детства только припев "С добрым утром, тетя Хая". Северный спел эту песню про Йозеля, а потом, слышу – кто-то к этой песне дописал еще куплеты, и поют ее в ресторанах. Уже недавно, в Нью-Йорке, я решил замкнуть эту тему, и дописал еще один куплет, где Йозель уже попал на Брайтон. Хотя, может быть, кто-то еще и продолжит... Песня действительно стала народной.

"ОДЕССКИЕ" ТАЙНЫ

– А как Вы начали в семидесятых делать оркестровые концерты?

– Первый мы сделали году в 1973-м. Был такой аккордеонист Костя, он собрал музыкантов, и я записал ту же блатную классику в исполнении Аркадия уже под ансамбль. За фоно сидел Саша Резник – очень сильный музыкант, он тогда играл в оркестре в ресторане "Астория". А вскоре этот Костя-аккордеонист погиб, и тогда записали концерт его памяти. Но на этот концерт, и на все следующие, музыкантов собирал не я, а Владимир Ефимов. Состав оказался очень удачный, ведь репетировать было некогда, но ребята были профессионалы, и с ходу делали сложные и красивые аранжировки.

– Значит, "Памяти Кости-аккордеониста" был первым? Вернее, вторым, – после того, что был с самим Костей? Внесите, ясность, пожалуйста, – какой же концерт надо называть "Первым Одесским"?

– Значит, так. Когда писали концерт с Костей, никто не думал, какое будет продолжение у этого дела, и никак его не назвали. Можно называть его "нулевым". Потом был "Памяти Кости" – первый. Потом – тот, где звучит "Ну что ж ты меня не узнал, что ли? Я же ж Аркадий Северный!". Это – второй. Не знаю, почему его обзывают "Первым". Правда, тогда мы их еще не нумеровали. Только когда стали делать третий концерт, его уже прямо и назвали "Третьим". *

– Значит, получается, общепринятый "Первый" – это второй? А почему на нем нигде не упоминается название "Четыре брата и лопата", которое уже было у ансамбля на концерте "Памяти Кости"? Может, поэтому его и считают более ранним?

– Не знаю, я старался, чтоб название ансамбля везде было озвучено. Вполне вероятно, что кто-то просто вырезал этот кусок при перезаписи. Непорядочных людей и тогда хватало...

Многие, кстати, интересуются – откуда такое веселое название? Я его взял из какого-то старого одесского анекдота.

– Расскажите подробнее про этот "Первый-Второй Одесский". Шелег писал, что это записывалось в два сеанса, был первый дубль – репетиция, запись которого, вроде, никто никогда не встречал..**. Однако в нынешних фонограммах все же заметны два блока, несколько с разной оркестровкой. Ударник там звучит по-разному, "бэк-вокал" появляется...

– Нет, писали все за один раз, в актовом зале Ленпроекта. В феврале 1975-го. В этом зале акустика была довольно приличная, и рояль неплохой. Мой хороший знакомый, заведующий радиорубкой Леня Вруцевич, обеспечил аппаратурой, и запись прошла на высоком уровне. Насчет ударника даже не знаю... Помню, что на один из этих ленпроектовских концертов ударник вообще не пришел, и Аркадий отбивал ритм по газете. А писали этот концерт на три магнитофона, – Ефимов на "Яузу", я – на "Днепр-11", а Вруцевич – на "Тембр", студийный магнитофон. Длительность ленты у всех была разная, получились разные варианты. В дальнейшем, вероятно, при перезаписи делали и разные компоновки... Вот "Пропил Ванька" вообще пропал в тех фонограммах, что ходили по Союзу. Я его выпустил в Нью-Йорке на сборном диске.

А "бэк-вокал" – это что? – те идиотские реплики по ходу песен? Это Ефимов старался, портил фонограмму. Правда, портил он только свою, ведь это и записалось только на его ленту.

– Но все равно остаются неясности! Можно услышать там и третий "блок" – в самом конце появляется электрогитара – в песне "Постой, паровоз". А после нее – идет песня "Клен" под ту же гитару, правда, этот "Клен" сохранился только в фонотеке Игоря Ефимова в Киеве. Может, был все-таки дополнительный сеанс? Давайте уже раскроем все "одесские" тайны!

– Действительно, был "Клен"! Не думал, что он еще где-то сохранился... Но дополнительных сеансов не было, это фантазии уже...

– Но там же была не студия, и писали Вы все чёсом... Гитара лежала с самого начала подключенной, а усилитель – настроенным, дожидаясь последних песен?

– А что тут особенного? Рабочий момент... На гитаре играл скрипач Сема, я помню, как забирал у него скрипку, и подавал гитару. Так и играли. Я бы и сам сыграл, но я мог только на ритме, соло у меня не очень получалось.

Откуда ж я знал, что через тридцать лет это будет предметом научных исследований? Знал бы – обязательно нумеровал концерты, начиная с Костиного. А так начали только с Третьего.

Так мы и писали в Ленпроекте эти одесские концерты, всего их было четыре.

– Считая "Нулевой"?

– Нет, я же сказал, его никак не считали!

– Вот это да! Значит, кроме "Памяти Кости", "Второго-Первого", и "Третьего" был еще один Одесский концерт, которого ни у кого нет?

– Об этом, пожалуй, Валентин Шмагин расскажет толковее. У меня сейчас каталогов нет.

– Так не с него ли обломок – эти песни под электрогитару?

– Нет, вряд ли. Все это было на втором концерте, в том числе и гитара!

– А как же этот великолепный проект вдруг прекратился?

– Причина была банальная и трагическая. Погиб в автокатастрофе Леня Вруцевич, и больше мы не могли делать записи в "Ленпроекте"...

НЕСОСТОЯВШИЙСЯ РОКЕР

– Вы еще работали с Северным в дальнейшем? Расскажите про другие свои проекты...

– Самый грандиозный проект состоял в том, что я познакомил Северного с Жорой Ордановским и его рок-группой "Россияне". Я писал тогда для "Россиян" текст рок-оперы. Северный спел с ними пару песен, и получилось это настолько великолепно – мурашки по коже! Но запись не удалась, это было в какой-то котельной, акустики никакой. Я пригласил на эту запись Сергея Маклакова, так он просто плюнул на все, и уехал. Я еще побился немного, но ничего не получилось...

Кстати, никакой конфронтации с Маклаковым у меня тогда не было. Я всегда приглашал его на свои записи. А потом я организовал еще несколько концертов Северного с братьями Жемчужными. Вот тот, где слышен детский голос – это голос моей дочери. А также – посвящение 85-летию Вертинского, и "На проспекте 25 Октября".

Но хочу сказать еще несколько слов про "Третий Одесский". Там было много оригинальных песен – моих песен... "Вернулся-таки я в Одессу", "Скокарь", "Я родился на границе", "Сидели мы с Кирюхой", и еще несколько. Песни сразу стали популярны, в тот же год Костя Беляев спел некоторые из них в Одессе у Ерусланова. Между прочим, в первоначальном проекте этого концерта планировалось гораздо больше моих песен, но не удалось все осуществить... Осталась вот только тетрадка, в ней много сценариев – и осуществленных, и оставшихся планами; и тексты песен. Надо бы это опубликовать...

Кстати, Аркадий не мог правильно поймать мотив песни "Я родился на границе", пришлось мне петь с ним дуэтом, задавать тон.

– А где вы еще пели?

– Иногда подпевал Аркадию в гитарных концертах. И потом еще пел на некоторых. На концерте, посвященном 85-летию Вертинского, пел свою песню-вступление "Мы барды, менестрели..." И еще – на концерте "На проспекте 25 Октября". Организовывал я его вместе с Виктором Кингисеппом. Собрали музыкантов, а Аркадия нет и нет. Время идет, и пришлось мне самому начинать. Хотя первую песню "В этот вечер на проспекте..." должен был петь Аркадий. Вскоре и он явился... Вообще никакой. Положили его спать, так там и в концерте говорится – "Аркадию Северному, который спит за шкафом...". Проспался, и стал петь "Блины". Затянул ее минут на двадцать! Правда, в окончательную фонограмму она вошла урезанной. Вообще, с Аркадием стало трудно работать, он начал крепко пить... После 1976 года я его уже не записывал.

У нас в Ленпроекте собрался самодеятельный ансамбль, и я в нем участвовал. Играли джаз, но не записывались.

– А какое участие Вы принимали в организации "одесских гастролей" Северного?

– Аркадия с одесситами я не знакомил. Вот с Фредом Ревельсоном из Киева, – да, свел Аркадия я. А в Одессу Северный уехал не очень красиво. Маклаков подбил его на банальную кражу. Подослал к Набоке, известному питерскому коллекционеру, якобы насчет организации записи. И Северный спер у Набоки несколько дисков, а потом смылся в Одессу.

– Да, Коцишевский тоже рассказывал похожее... А что Вы скажете про то, как он описал Ваше бегство через границу?

– Да мало ли ерунды про меня рассказывали... Вот статья Якова Браславского – тоже всякая чушь написана. Причем написана так, как будто этот Браславский близко меня знал, а я про него в первый раз слышу. И Шелег – ходил, ходил, спрашивал, а в итоге написал отсебятину.

– Но теперь Вы можете все рассказать о себе сами. Вы же в Питере собираетесь осесть надолго?

– Да, в эмиграции, мне кажется, я уже достаточно реализовался. Теперь интереснее поработать здесь. Со временем я, конечно, расскажу и опубликую всю правду и о себе, и об Аркадии Северном.

– Спасибо, Рудольф Израилевич! Будем ждать. Всего Вам доброго!

– До скорой встречи!

Автор выражает глубокую признательность Владимиру Лузгину (Нью-Йорк) и Владимиру Шестерикову (Санкт-Петербург) за помощь в организации настоящей встречи.

_____________________________

*) Это ошибка памяти Р. И. Фукса, позже признанная им самим – "Памяти Кости" был записан в мае 1976, "Нулевой" – в августе 1974, а "Первый" – в феврале 1975 г. (прим. редакции, 2007) [информация]

**) Репетиция ансамбля п/у А. Резника при участии А. Северного состоялась 25 января 1975 г. на квартире басиста В. Васильева. Запись сохранилась. (прим. редакции, 2007) [информация]